Свободный полёт птицыЛенки на тарзанке собственных чувств
Стриптиз для бедных и нищих духом
(Сеанс обнаженной души. Детям до 16 …)
Только для взрослых! Театр для сумасшедших! Ради здоровья и пожизненных ремиссий онковыздоравливающих, для нескучных, неадекватных, нонконформистов, влюблённых, паломников в Страну Востока, личностей с латентной эротоманией, мистическо-религиозным уклоном, чувством юмора, верой в чудо божественной, единственно-распроединственной неугасимой и беспредельно растущей любви))
Категорически не рекомендуется очень богатым, очень красивым, очень умным, лицам склонным к суициду, кверулянтству и патологической тягой к критике, сплетням, религиозным догмам
(Сеанс обнаженной души. Детям до 16 …)
«Человек, по замыслу Бога и по тому, как его тысячелетиями понимали поэзия и мудрость народов, наделён способностью радоваться вещам даже бесполезным для него - благодаря ЧУВСТВУ ПРЕКРАСНОГО. В том, что человек радуется прекрасному, всегда в равной мере участвуют ум и органы чувств, и пока люди способны радоваться среди невзгод и опасностей жизни таким вещам, как игра красок в природе или в картине художника, как зов в голосах бури, моря или созданной человеком музыки, пока они могут увидеть или ощутить за поверхностью интересов и нужд мир как целое,- до тех пор человек сможет снова и снова справляться со своими проблемами и снова и снова приписывать своему существованию смысл, ибо "смысл" и есть это единство многообразного или, во всяком случае, эта способность ума угадывать в сумятице мира единство и гармонию».
Герман Гессе (из рассказа "Счастье")
Я обожаю жить в счастье! Я обожаю жизнь! Мне мило радужное песнопение всех живых душ на все возможные голоса и мелодии! Я люблю читать и писать! Возможно, это и есть форма моего избранного метаболизма, обмена веществ тонкой природой веществ красоты и яркости мыслей со всеми живыми существами, как выражение принципа Единства в Многообразии!
«Однажды Ежи прочел книгу…
однажды Ежи прочел книгу
о себе…
однажды Ежи прочел книгу о себе…
однажды Ежи взял книгу и прочел ее…
о себе
сам прочел…
первый раз…
взял сам книгу и сам ее прочел первый раз…
то есть он, фактически, первый раз прочел книгу
и книга эта оказалась о себе…
это книга о себе…
красная книга
в толстом красном переплете
с широкими, шелестящими на ветру страницами
толстая красная книга
и на ней написано:
«Ежи»
золотыми буквами…
а потом, Ежи закопал книгу в саду и забыл место
видимо, книга не нужна была ему
а Петруччо нужна…
одному нужна книга, а другому нет…
один читает
а другой молчит
смотрит…
смотрит: как собака бежит
поле растет
лес шумит
трактор едет
куры свищут туда…сюда…
а Ежи все читает…
умный стал Ежи
так умен стал Ежи, что потерял ориентацию
ориентировался по звездам…
а Петруччо был глуп
как посох».
(«Ежи и Петру́ччо» — арт-проект Андрея Андрианова)
И это вовсе не книга. Да, это не книга. Это такое большое письмо. Письмо к тебе. Я всегда писала письма. Всем кого любила. Всем писала письма. Много моих писем. Никому не нужных. Моя душа на бумагу. Шла, шла, а сказали сумасшедшая. Все сказали. Но никто не считал. Большая душа. Трудный путь. Большое тело. Тяжело ему нести большую душу. А душе нравится. Она птица вольная. Но, увяз коготок, пропала птичка.
Это не книга. Не исповедь. Это письмо. Тебе. Книги пишут писатели и ученые - кипяченные. Пишут гении. Еще кто-то пишет. Я никто. Просто душа. Люблю писать письма. В прошлое. По закону Письма. А оно, как известно, «как некий вид потустороннего общения менее совершенное, нежели сон, но законы те же. Ни то, ни другое — не по заказу: снится и пишется не когда нам хочется, а когда хочется: письму быть написанным, сну — быть увиденным».
Я написала тебе миллион писем. Ты их не понял. Не услышал. Теперь я прокричу тебе письмо длиною в жизнь. В колодец. Если не оглохнешь. Услышишь. Поймешь. Примешь. Да. Так будет. Я знаю. Ты и раньше понимал, но редко. Я писала КАЖДЫЙ ДЕНЬ. ВСЯКУЮ ЕРУНДУ. Мне все это казалось столь важным, что я сама перестала жить в реальном мире и времени и мешала жить тебе…
Я рисовала немыслимые картины, идеализировала, моим иллюзиям не было норм и предела. Я утопала в требованиях и мечтах, с детства не умея проигрывать, и поставив слишком высокую планку для мужского идеала. Всегда пребывала в иллюзии поиска половинки моей души и предчувствии вечной мелодии несказуемой любви…
Роман – утопия, мой «Город Солнца»
А может игры лжи? Желание понравится любой ценой? В надежде, что цель оправдает средства? Как тутовый шелкопряд наматываю на себя кокон чистой шелковой нити? Но за долгие наши годы ты увидишь меня всякую, разную, такую, какая есть, хочу быть, и боюсь признаться в том, какая есть…
И Ты подумеешь, как герой любимого, до щемления и грозы в сердце, Германа Гессе:
«Я с удивлением заметил, что от всего созданного природой человек отличается каким-то скользким, студенистым слоем лжи, которая обволакивает и защищает его. Вскорости я обнаружил эту особенность у всех своих знакомых - она вытекала из того, что каждый вынужден был играть ту или иную роль, не имея представления о собственной сущности. Со странным чувством я заметил то же самое и в себе самом и с тех пор отказался от попыток проникнуться в сущность людей. Для большинства студенистая слизь была важнее сущности».
Глубоко. Опасно. Слишком надрывно, слишком торжественно, точно сорвусь. Слечу со скалы. Паду в пропасть? Разобьюсь вдребезги. Позже…
«…я предъявляю очень большие - больше, чем у всех прочих женщин, - требования к тому, чьей женой должна стать. Ты предложил мне цветы, полагая, что этого довольно. Но я могу прожить и без цветов, и даже без музыки, я в силах была бы, если бы пришлось, вынести и эти, и другие лишения. Но одного я не могу и не хочу лишаться: я не могу прожить и дня так, чтобы музыка в моем сердце не была самым главным. Если мне предстоит жить рядом с мужчиной, то его внутренняя музыка должна сливаться с моей в тончайшей гармонии, а сам он обязан желать лишь одного: чтобы его музыка звучала чисто и была созвучна с моей. Способен ты на это, мой друг?» Герман Гессе
Ощущение абсолютной заброшенности, как часто это чувство рождалось в моём сердце! Оно всегда повторялось в твоём Прусском Доме. В Гердауэне. На чужой прусской земле. Где везде ЗОНА, как в «Сталкере» у Тарковского. Территория остановившего, замершего, но всегда присутствующего счастья. И травы, и воздух, и с небес волшебным шквалом льющаяся вода, и ты…
Так было долго, казалось, что нет этому конца…
И снова возвращались сцены из Тарковского, то из «Сталкера», то из «Жертвоприношения», но всё чаще из «Ностальгии»…
... Лил дождь. Светило солнце. Погода за окном менялась как настроение капризного подростка или женщины-климактерички, в общем, в полном соответствии переходного состояния. И было лето, и была осень, и зима, и весна. Причем все могло случиться в один день. И все ЭТО было сильнее гроз, могущественнее 100 000 вулканов, терпеливее сотни баобабов, ярче тысячи солнц, вкуснее яблочного пирога, хмельнее мечты, больнее рваной раны, все было до неба и выше…
Это был безумный сон мотылька, плещущегося в капле маковой росы. Лил дождь. И было время песен, стихов и музыки животворящего огня вечно юной любви…
«Есть существа, которые глядят
На солнце прямо, глаз не закрывая;
Другие, только к ночи оживая,
От света дня оберегают взгляд.
И есть еще такие, что летят
В огонь, от блеска обезумевая:
Несчастных страсть погубит роковая;
Себя недаром ставлю с ними в ряд»…
(Петрарка)
Самое приятное, загадочное и необъяснимое, самое вкусное, самое наркотическое, самое волшебное волшебство,самая изысканная приятная приятность, самое великое чудеснейшее из всех чудес чудо, которое разрешено человеку – это поцелуй. А если это изобретение человечества, то это высочайшее изобретение в истории эволюции! Но. Кто-то целуется и улетает в иные миры на крыльях любви и её нектарной сладости. А кто-то пишет. Изучает и наукообразит.)))
«… Поцелуй меня в сердце,
Как никто никогда сможешь
Как зверь, нежно шалея
Насквозь…»
(«Доктор» Диана Арбенина)
О поцелуе пишут разное. Научные теории. Трактаты. Демонстрируют прилюдно длительность, «технику» и всякое прочее дерьмо. О поцелуе в сердце не пишут. Не знают. Не ведают. И это хорошо. Лучше не бывает! Ибо, «Всякое определение есть ограничение», - Бенедикт Спиноза.
Какого только дерьма не напишут! Как только не разденутся! О чем только не поговорят! О! Милые, добрые люди!
А бывают люди-клещи, особая порода. Вся их жизнь – поцелуй смерти. Это те, кто поет про верность и счастье от юных лет и до седин, но лицемерят; зацеловывают до смерти, впившись и в мозг и в сердце)) ИХ тактика не хитра: Хорошенько поджидаем жертву. Впиваемся и сосем все и кровь, и плоть, и пот, и слезы, и деньги, и чувства, и разум до последнего дня. Хороним. Плачем. Ненавидим. Ищем новую жертву. Помнишь в «Парфюмере» Патрика Зюскинда:
«Одинокий клещ, сосредоточившись в себе, сидит на своем дереве, слепой, глухой и немой, и только вынюхивает, годами вынюхивает на расстоянии нескольких миль кровь проходящих мимо живых, которых он никогда не догонит. Клещ мог бы позволить себе упасть. Он мог бы позволить себе упасть на землю леса, проползти на своих крошечных ножках несколько миллиметров туда и сюда и зарыться в сухую листву — умирать, и никто бы о нем не пожалел, Богу известно, что никто. Но клещ, упрямый, упорный и мерзкий, притаился, и живет, и ждет. Ждет, пока в высшей степени невероятный случай подгонит прямо к нему под дерево кровь в виде какого- нибудь животного. И только тогда он отрешается от своей скрытности, срывается, и вцепляется, и ввинчивается, впивается в чужую плоть»…
Снежная Королева поцеловала Кая. Думаю, в сердце. Холодом. Он изменился.
Ты поцеловал меня в сердце. Любовью. Как никто не сможет. Ты коснулся самых сокровенных глубин. Не думая об этом. Ты не заметил. Ты знал. Ты сделал это умышленно. Я изменилась. Я живу внутри поцелуя, которого не было. Я живу, зная вкус несбывшегося настоящего. Я знаю вкус твоего поцелуя. Вкус мечты. Вкус настоящего чистого счастья. Лучше не бывает.
Я внутри икринки. Её скоро прижмут к нёбу и она лопнет. Мне тепло и влажно. Пахнет утренней росой и свежестью. Я заблудилась. Я вошла в лабиринт к Минотавру. Я не могу найти выход. Я не ищу его. Я ищу Минотавра. Я хочу жить с чудовищем. Его боятся. Я - нет. Мне будет уютно и тепло. Поцелуй с Минотавром. Вот секрет всех секретов. Пусть захлебнутся своим, кто боится. Не страшно. Не больно. Щимит и саднит его отсутствие. Моя Мадлен так привязана к нему. Она страдает. Тоскует. Часто плачет. Ей можно. Она маленькая. Она душа. Её капризы и страдания не видны. Её унесло росой поцелуя, она обрела расу. Вкус. Вкус к поцелую. В сердце. Теперь нежно шалеет и потеряла Башню.
Было время, когда моя личная Мадлен почти полностью утратила разум. Сквозь плотные шторы дождя мелькали побледневшие от времени, растеклись, как фрески по свежей штукатурке на мокром от слез окне тени фигур разных лет. Слезами из безумных глаз падали на щеки отражения великих богов Олимпа, тень милого Ахиллеса, Тамплиеры, герои Махабхараты. Струились памятью чувств осколки счастья, попадая в глаза они трогали сердце. Плакало окно, душа, музыка. Да, да. Плакала музыка. Она всегда была рядом. Только ее язык был понятен неокрепшей блуднице.
«Чего стоят все поцелуи, если ты целуешь не меня?» П. Шелли
Но! О Блуднице, О Душе, о Магдалине и сказке о происхождении и вености Дживы, пожалуй, завтра.
Мой мозг и сердце сейчас быстро устают, приступы, кровотечения, боли, морфий, всё это ослабляет тело и мне трудно даются пляшущие буквы…
Душа неугомонна всегда, она трудится и любит всегда без границ, таможен, пространств и временных промежутков!
Она Красива , разумна, счастлива и вечна!
,
Comments